Литература Таджикистана

Хронология таджиской литературы

Из книги И.С. Брагинский “Из истории персидской и таджикской литератур”

Литература Таджикистана — литература таджикского народа, одна из древнейших литератур, созданная на таджикском языке (ранние наименования: дари, фарси) и восходящая к древнеиранской письменности.

 

tajik litreture 1

 

Наука конкретно-исторически разрешает сложный вопрос о взаимоотношениях таджикской литературы с литературой персидской, а также с литературами Азербайджана, народов Индии и других стран Востока, где отдельные писатели в определенный период создавали произведения на одном литературном языке — «фарси». Утверждая незыблемое право каждого из этих народов на свое литературное наследие и существование тесных органических взаимосвязей и взаимодействия между их литературами, наука на основании историко-литературных фактов доказала, что родиной классической поэзии на фарси была территория Средней Азии (Мавераннахр и Хорасан), издревле населенная восточными иранцами — таджиками. Вследствие общности литературного языка, исторических и культурных взаимосвязей, существовавших между таджиками (среднеазиатскими иранцами) и персами (юго-западными иранцами) и особенно сильных в X—XV вв., классики этого периода — Рудаки, Фирдоуси, Омар Хайям, Саади, Хафиз и др. — являются классиками общей, персидско-таджикской литературы, в создании которой принимали творческое участие представители многих народов (азербайджанцы, индийцы, курды, афганцы и др.).

Народно-поэтическое творчество было одним из важнейших источников таджикской литературы на всем пути ее исторического развития, но запись фольклорных текстов началась лишь с конца XIX в.; в широком же масштабе она осуществлялась в период бывшего СССР. Картину развития фольклора с древнейших времен (предшествующих формированию письменной литературы) и до начала XVIII в. филологическая наука может реконструировать лишь частично, со значительной долей условности, на основе анализа элементов народно-поэтического творчества, выявленных в древних и средневековых письменных памятниках, сопоставляя их с общеисторическими закономерностями мирового фольклора, с одной стороны, и с архаическими, пережиточными элементами и народных представлениях и устных произведениях — с другой.

Элементы устного поэтического творчества н письменных памятниках проявляются двояко: как народная тенденция в литературных произведениях, выражающая (обычно в преобразованном виде) народные чаяния, взгляды, настроения, и как использование (в художественно переработанном виде) фольклорных мотивов, образов, изобразительных средств.

Следует различать эпоху устного творчества ранних предков таджикского народа (до VIII в.), оставившую следы в памятниках древнеиранской письменности, от эпохи устного творчества таджикского парода начиная с IX в. и поныне, отразившейся в произведениях таджикской литературы, а с XIX в. и в записанных фольклорных текстах.Ранним народным представлениям было свойственно ощущение тесной связи с окружающей природой, здоровое, жизнерадостное любование ею, что ярко отразилось в древнейшей части текстов Авесты. Восприятие естественной переплетенности явлений природы, ее вечных изменений, столкновение в ней противоположных сил (засухи и дождя, мороза и жары, расцвета и увядания) нашли художественное выражение в заполнивших Авест образах непрекращающейся борьбы Света и Тьмы, Добра и Зла, а также в картинах непрерывных перевоплощений природы (в Авесте и в таджикских сказках, особенно в обрядах и празднествах, таких, как «День цветка» и др.). Наиболее существенной чертой этих древнейших представлений было почитание труда, оседлого скотоводства и особенно земледелия, что проявляется в сохранившемся в народных обрядах и сказках таджиков уважительном отношении к хлебу и железным орудиям труда (наковальне, сошнику), в приписывании им чудодейственной силы.

Однако эти представления, пронизанные духом примитивного материализма, были отягощены ложными, фантастическими воззрениями, оторванными от реальной действительности и выражавшимися в тотемистическом почитании животных (бык, собака, петух; «сагдид» — отвращающий зло «взгляд собаки» в Авесте; пережитки этого почитания в таджикском фольклоре); в анимистическом одушевлении природы; в культе природы и предков и др. В конечном счете первобытное, наивно-фантастическое стремление активно, магически воздействовать на природу силою слова (отголоски: «Мантра спента» — «Воздействующее, священное слово» в Авесте; заговоры и имитативные действия в таджикских архаических обрядах) поглощалось подчинением сверхъестественным силам, обращением к божеству.

В древнейшем синкретическом народном творчестве еще не выделилась устная поэзия. Это произошло уже в условиях перехода от первобытнообщинного строя к классовому обществу (конец II и начало I тыс. до н. э.). В это время произошло формирование восточноиранских народностей на территории Средней Азии (бактрийцев, согдийцев, хорезмийцев, саков, парфян и др.), возникновение раннеклассовых государств во главе с военной аристократией и дальнейшее обособление восточных иранцев (предков таджиков) от западных (предков персов), что, однако, не разрывало культурной связи между иранскими народностями, продолжавшейся в течение многих веков.В области идеологических представлений этот период существенно отличается от предшествовавшего прежде всего ростом самосознания человека, опиравшимся на прогресс орудий производства и общественных отношений, связанный со все большим выделением рода и семьи из первобытной орды.

В искусстве этот рост нашел выражение в возобладании антропоморфизма над зооморфизмом и в поляризации представлений о добром начале вокруг человека, а о злом — вокруг зверя (чудовища). В пластическом древиеиранском образе Гопатшаха (получеловека- полубыка) отразились древнейшие тотемистические представления, в поэтическом же образе одетого в звериные шкуры Гайомартана (Каюмарса), выводящего людей из пещер в жилища на озаренных солнцем горных склонах, появилось уже новое: осознание возможностей человека, укрощающего и обуздывающего силы природы; то же — в статуэтке Анахиты, олицетворявшей плодородие. Развиваются художественные образы «культурных героев», одаряющих людей благами природы (огонь, одежда жилище, музыкальный инструмент и др.).

В поэзии любовно отображается родная природа Средней Азии, столь полная контрастов: цветущие сады и выжженная пустыня, благостное солнце и смертоносный суховей, живительная прохлада и губительная гололедица. Народная устная поэзия того периода постепенно складывается в двух основных видах («жанрах»): мифологическом и героико-эпическом. Красочные мифы, космогонические и батальные (борьба злых и добрых гениев), развились из первобытных представлений об извечной борьбе Света и Тьмы, благостных и вредоносных стихий, но на всех этих мифах лежит уже печать очеловечения окружающей природы. Мир порожден и создан «великой родительской парой» — матерью-землей и отцом-небом. Это можно усмотреть и в текстах Авесты и в архаических мифологических представлениях таджикского фольклора: образ «отца-неба» — дед-громовик — «камбар», «тундур»; «мать-земля» — в многочисленных народных обрядах и названиях; часто она сливается с образом «матери-воды», женским духом реки Вахш.

Представление о солнце и воде перевоплощалось в человекоподобные божества Митру и Ардвисуру Анахиту, высших среди сонма божеств, олицетворявших силы природы и составлявших царство «беспредельного Света» на вершине Хара (иранский «Олимп»), где у подножия бьет источник Ардви (т. е. Анахиты), бурлит море Ворукуша, растет «древо жизни» и т. д. Между царством Света и царством Мрака, воинство которого составляет сонм злых, а потому звероподобных существ (главным образом дэвы: дракон Ажи-Дахака — Аждахак, Аждахо), происходит непрекращающаяся борьба, в которой самое решительное участие принимает на стороне Добра человек-богатырь, дэвоборец (т. е. богоборец). Из древних представлений культа предков и мифов о «культурных героях» — дэво- борцах — формируется героический эпос, фантастически отражающий реальную историю. В образах не божеств, а людей — героев, богатырей и вождей — отразилось в обобщенно фантастической и художественной форме реальная борьба с силами природы, переход к земледелию, введение орошения, отпор, оказанный оседлыми народностями набегам кочевников, мужественная защита родной земли и родного дома, подвиги родовых и племенных богатырей и вождей.

Поскольку в общую сокровищницу этой древней поэзии внесли свой вклад различные древнеиранские племена и народности, составлявшие в совокупности предков таджикского народа, в героическом эпосе (отголоски его особенно сохранились в Лвесте и «Шахнаме») в одинаковой роли (первочеловека, первовождя, первоцаря) часто выступают разноименные герои — Гайомартан (Каюмарс), Йима (Джамшед), Керсаспа (Гаршасп), Кава-кузнец, Рустам и др. В итоге в героическом эпосе выступает не одиночный образ титана-дэвоборца («Прометея»), а целая плеяда больших или малых прометеев. Древнейший образ огня (атар) и дракона Ажи-Дахака (известный по Авесте) облекся в человекоподобные формы, и победителем зверя-дракона выступают и Керсаспа, и Кава, и Трэтаона (Фаридун). Сокрушают дэвов и Тахмурас, и Рустам, ставший наиболее популярным образом таджикского фольклора. Борьба с набегами кочевников (туров) отразилась в героических сказаниях о борьбе Рустама с Афрасиябом (авест. Франграсиан); в сказаниях же о прекрасном Сиявахше причудливо переплелся очеловеченный миф об умирающей и воскресающей природе с эпическим рассказом о подлинно человеческих страстях героя-миротворца.

Древней мифологической и героико-эпической поэзии был присущ — насколько можно судить по отразившимся в памятниках письменности элементам — своеобразный стиль, причудливо сочетавший героическую монументальность и необузданную фантастику с правдивым изображением многих сторон действительности и бытовых деталей.В следующий период развития в Средней Азии классового общества со значительной ролью рабовладельческих отношений (середина 1 тыс. до н. э. — конец I тыс. н. э.) древняя устная поэзия предков таджикского народа приобретала некоторые новые черты, обусловленные прежде всего возникшей классовой борьбой. В своих основных идеях и мотивах эта поэзия, творимая массами крестьян-общинников, противостояла идеологии господствующих классов. В противовес жреческой проповеди «покорности алтарю и трону», сулившей рай в награду за отказ от земного счастья, народная поэзия призывала к счастью на земле. Эти народные представления замечательно выражены, например, в авестийском гимне о воздаянии и жизненном благополучии («Ард-Яшт»), в отголосках призывов к общности имущества, составивших содержание народных восстаний под знаменем Маздака.

В обоих случаях идеализировалось народное представление о крестьянской общине, которая именно в тот период подвергалась все большему закабалению аристократами-рабовладельцами, а позднее феодальной верхушкой. Свободолюбивая народная идеология породила в устной поэзии два художественных образа: а) социальную утопию о «золотом веке» равенства и благосостоянии общины и б) идею справедливого вождя-царя. Социальная утопия в наиболее ранней ее форме нашла отражение в Авесте в сказании о «золотом веке», когда не было на земле ни мороза, ни зноя, ни болезни, ни смерти, ни старости, ни «зависти, порожденной дэвами», этого бесспорного признака имущественного неравенства, возникшего в классовом обществе. Образ Рустама, оберегавшего родную общину от мифических дэвов и реальных набегов, послужил истоком сложившегося уже в условиях феодализма образа «справедливого царя», пекущегося о том, чтобы все были наделены благами и богатством, чтобы хищные (дад) не пожрали мирных (дом). В этих утопиях сказывались и сила народных масс (стремление самим добиться счастья, а не ждать божеской милости, требование к царям служить народу) и их слабость (пассивная мечтательность и утопичность, затруднявшие организованную борьбу и способствовавшие проникновению в народную» поэзию мотивов покорности и послушания).

Древняя таджикская устная поэзия разработала почти все жанры, свойственные народной поэзии последующих веков: большое эпическое стихотворное сказание (достон), малое стихотворное сказание (древнее название: «чома»), обрядовые песни, лирические напевы, сказки, нравоучительные притчи, поговорки и пословицы, драматизированные дуэты — «состязания» и т. п., а также силлабическую метрику (с элементами тоники), ассонансы — предшественники рифмы (начальной и концевой), изобразительные приемы типа параллелизмов, повторов и художественных фигур и тропов, — что послужило художественным арсеналом для средневекового народно-поэтического творчества.

Наиболее продолжительная полоса развития фольклора относится ко времени феодализма. Начало ее датируется 789 г. В арабоязычных хрониках отмечено, что в этом году жители Балха в насмешливой песне изобразили бегство арабского военачальника от восставших горцев Хатлана (ныне Кулябская область Таджикской ССР) — это первый зафиксированный в литературе фольклорный текст на фарси. До XVIII в. включительно о фольклоре можно судить преимущественно по народнопоэтическим элементам в классической поэзии на фарси с XIX в. — по фольклорным записям. Для фольклора этого времени характерна тесная связь с классической литературой. Творчество классиков питалось соками народного творчества, его идеями и сюжетами и в свою очередь вдохновляло устную народную поэзию.

В «Шахнаме» Фирдоуси есть ссылка на устную передачу традиций, на слова «старого дихкана» как на источник отдельных поэм грандиозной эпопеи. Фольклорное начало особенно сильно в газелях и рубайятах выдающихся поэтов Хайяма, Хафиза, Камола, Хилоли, во многих притчах и новеллах Саади, Джалалиддина Руми и др. Вместе с тем многие газели классиков стали народными песнями, передававшимися устно из поколения в поколение и неотразимо влиявшими на поэтику фольклорного творчества.Фольклор IX — XVIII вв. сохранял преемственность с предшествующей древнеиранской устной поэзией и часто облекал новые мотивы борьбы против иноземных захватчиков (Арабский халифат) в форму старых художественных обобщений, в образы старых героев: царь-дракон Заххок — образ Аждахо (Ажи-Дахака) переосмысливался как арабский царевич, узурпировавший иранский трон, туранцы (туры), эти исконные иранские кочевники, воспринимались как предки новых, тюркоязычных кочевников-захватчиков. Рустам становится не столько дэвоборцем, сколько все более обобщенным поэтическим образом борца за родной край. По-новому разрабатываются идея крестьянской социальной утопий, обрастая все новыми реалиями, и идея справедливого царя, пастыря, заботящегося о благе трудящихся людей и карающего злых насильников.

Новым в фольклоре было развитие идеи патриотизма двух видов: локального, выражавшегося в восхвалении родного города, края, и общего — воспевание защиты родины от иноземных захватчиков. Сильно были выражены в фольклоре элементы сатиры, направленной против власть имущих и лицемерного духовенства. Характерно противопоставление вольного нищего (гадо) сановникам, богатеям и самому шаху. Народному героическому эпосу свойственна монументальность и самого существа (выражение больших общенародных идей), и объема (циклизация, целые комплексы поэм – достонов), и художественной манеры — широта художественного полотна, обстоятельность повествования. Лирический жанр, в основном народная газель, отличается своей миниатюрностью, отделанностью каждого поэтического элемента, каждого бейта. В газели наиболее проникновенно передавались также мотивы социального протеста. Блестящей художественной миниатюрой, лаконичной по стилю и концентрированной по содержанию, были четверостишия — рубаи. Особенность народной поэзии состояла в том, что она исполнялась обычно в сопровождении музыкального инструмента. Это придавало ей музыкальную стройность и обычно тоническое звучание. Проникали в фольклор и религиозно-суфийские мотивы и иные, чужеродные элементы, выражавшие влияние реакционной идеологии господствующих классов.

Несколько особняком между фольклором и письменной литературой стоит большая группа художественных сказочно-прозаических анонимных произведений типа «народных книг», составленных в XI—XVIII вв. Эти произведения сохранялись в письменном виде, но обычно устно исполнялись грамотными сказочниками (иногда в сопровождении мимики) на разного рода сборищах (маърака). Сказочная проза имеет три основных источника: древиеиранский фольклор; переводная индийская литература; старинные исторические хроники и сборники мусульманских преданий и легенд, так называемых хадисов. Традиции сказочников восходят к древности: известно существование сказочников – равиев в Сасанидской империи (III—VI вв.). Сказочники в средневековых городах Средней Азии и Ирана объединялись в цехи и были тесно связаны с боевыми организациями (часто тайными) городских ремесленников, членов которых называли «джавонмард» («удалец»), «айяр» («плут»). Наиболее ранний образец подобных сочинений, «Самак-айяр», бытовал устно еще в IX в., а в XII в. Фаромурз, сын Худодода, записал его со слов сказочника Садака, сына Абу-л-Касима, и оформил в трехчастный сказочный роман. Основные герои — свободолюбивые «чинские» (восточнотуркестанские) удальцы. В XI—XIII вв. было составлено еще несколько аналогичных «романов», пользовавшихся успехом у сказителей и слушателей: «Абу Муслимнома» — об антихалифатском восстании народов Ирана, Средней Азии в IХ в., «Дарабнома», передававшийся устно в варианте сказочника Бегами, а в XV в. оформленный Дафтарханом в двухчастный сказочно-авантюрный роман, напоминающий европейские рыцарские романы, с частыми реминисценциями древнеиранского эпоса «Кахрамоннома» и др. Бытовавшие уже u IX—XV вв. малые формы стали с XVI—XVII вв. записываться, соединяться в сборники, «сказочные энциклопедии», составлявшие репертуар того или иного известного сказителя. Такие анонимные сборники, обычно называвшиеся «Джоме ул-хикоёт» («Собрание новелл»), сохранились в большом количестве в рукописях XVII—XIX вв. и включают три типа произведений: «обрамленные повести» («Бахтиёрнома», «Синдбоднома», «Тутинома», не в авторских, а в народных версиях); любовно-романические кисса (сказки): «Сайф ул-Мулюк», «Нушофарин», «Бахром и Гуландом»; и также близкие к авторским одноименным произведениям (иногда из «1001 ночи», но в народной версии) юмористическо-бытовые хикоёт (новеллы). Эти «народные книги» имеют общие черты как с письменной литературой, так и с фольклором. Они носят более демократический характер, чем письменные произведения, созданы живым разговорным языком. Проза в них часто орнаментирована стихами. Характерно, что сюжеты, носившие в устном исполнении лишь повествовательный характер, обильно уснащены в «народных книгах» бытовыми элементами, обогащены описанием внутреннего мира героев.

Для фольклора XIX — начала XX в., развивавшегося в условиях упадка феодализма, наиболее характерным является нарастание социального протеста. Главное место занимает социальная утопия — образ волшебной крестьянской страны справедливости и обилия («Золотой кишлак»), волшебная страна Чамбул («Чамбули мастон»). В эпических достонах, посвященных этой стране, главным действующим лицом выступает усыновленный царем-пастухом Гургули новый богатырь, Аваз, на которого перешли многие черты Рустама, хотя эпос сложился под влиянием туркменской (позже — узбекской) версии «Гёроглы». В эпосе «Гургули» перекрещиваются две сюжетные линии: отстаивание родного Чамбула от нападения ханов, с одной стороны, а с другой — разоблачение богатея-купца Ахмадхона, своеобразное художественное осмысление классовых противоречий в таджикском обществе предреволюционного периода.

Тема народного протеста характерна для всех жанров фольклора позднего феодализма, предреволюционного периода. В сказках значительно острее, чем прежде, противопоставляются умный бедняк, батрак, дочь ремесленника напыщенному вельможе, жестокому, по остающемуся в дураках баю, самому властителю – эмиру. Высмеиваются «отцы духовные», козии (судьи) — мздоимцы, незадачливые спесивые дети мулл (махзумы), эмирские чинуши. Восхваляются трудовые люди, ремесленники, искусное ремесло (хунар). В лирической поэзии наряду со старыми формами и мотивами появляется целый цикл социальных рубаи — «гариби» (чужбинные) о тяжелой доле отходников-батраков, стихи и песни, разоблачающие «черного душой бая», песни крестьянских восстаний, в том числе исторические песни о Восе, вожде крестьянского восстания в горной Бухаре в 80-х годах XIX в. Резко сатирический, изобличающий характер был присущ народным представлениям «театра кукол», направленным против баев, чиновников, мулл. Фольклор этого периода, зафиксированный в записях, богат и разнообразен в своих жанровых формах.

Таджикский фольклор вобрал в себя многовековое иранское наследие, многое впитавшее из арсенала переднеазиатского и индоевропейского фольклора, а начиная с X в. взаимообогащался тюркоязычным фольклором (через его посредство — элементами монгольского и китайского народного творчества). Эпическая форма представлена главным образом достонами и прозаическими сказками (о животных, бытовыми и волшебными) с обильными инкорпорированными стихотворными вставками, иногда также соединенными в циклы рамочной структурой. Богаты устная календарно-обрядовая поэзия, различные малые формы: притчи, латифа (анекдоты), поговорки и пословицы, загадки (чистон). Лирика представлена формами: песня (тарона), двустишие (байт), дубайти и рубаи, газель, дуэты любовной пары, экспромты (бадеха). Драматургия знает формы: шутовское действо (масхарабози) и др. На рубеже XIX — XX вв. складываются школы эпических сказителей (гургулихои) наряду с исполнителями газелей (хафиз), усиливается авторское начало и формируются народные поэты-певцы (например, Карим Девона), которые в художественной форме выражали мотивы социального протеста в своих устно исполнявшихся стихах-песнях. Накануне революции в таджикском фольклоре ярче, чем в письменной литературе начала XX в., выражены зревшие в народных массах революционные настроения.

Древняя литература Таджикистана

literatura

Традиции таджикской литературы восходят к памятникам письменности на древне- и среднеиранских языках, прежде всего к древнейшему иранскому памятнику Авеста, в котором сохранилось много элементов мифологической и героико-эпической устной поэзии (см. статью «Персидская литература»). В наибольшей мере в таджикской литературе отразились литературные традиции восточных иранцев — предков таджиков, населявших районы Средней Азии, Хорасана (Восточного Ирана). В этом регионе, вероятно, сложилось основное ядро Авесты, в частности ее древнейшая часть — «Гаты» Заратуштры, а также произведения парфянской, согдийской и манихейской литератур. Примером зарождения сказки в древнем народном творчестве является сохранившееся в Авесте сказание (зачаток фантастической сказки) об удачливом лодочнике и Ардвисуре Анахите, а также зачатки популярного фольклорного сюжета о смелом юноше, который под страхом смерти разгадывает загадки волшебника Ахтйа и побеждает его. Из произведений парфянской литературы сохранились тенцоны — «состязания» козы и финиковой пальмы («Драхт асурик») и поэма о борьбе иранцев с туранцами за зороастрийскую веру («Ядгар Зареран»), Многие элементы древнеиранского фольклора стали разрабатываться позднее в таджикской литературе.Классическая литература (IX—XV вв.) при своем возникновении вдохновлялась освободительной борьбой иранских народов против арабских завоевателей. Это наложило неизгладимый отпечаток на всю культуру IX—X вв. — период зарождения поэзии на фарси. То, что в IX в. намечалось лишь в зачатке, нашло блестящее развитие в произведениях Рудаки. Из крупных поэтов, образующих своеобразную «плеяду Рудаки», известны Абу Шакур Балхи, Шахид Балхи, Кисаи и особенно Дакики, положивший начало эпопее «Шахнаме». Для творчества Рудаки и его плеяды характерно почти полное отсутствие религиозных мотивов, мистических образов и горячее пристрастие к доисламским мотивам и сюжетам; в их стихах дано художественное выражение гуманистической народной мудрости, ощущается живое восприятие природы, радостей бытия. От дошедших до нас отрывков из сочинений этих поэтов веет свежестью образов, естественной простотой и остроумием; их произведения не скованы еще условностью формы и выспренностью, столь характерными для литературы более поздних веков. Характер борьбы двух тенденций в поэзии отражает, с одной стороны, пасквиль поэта-панегириста. Абу Зироа Гургани (XI в.), обращенный против Рудаки, а с другой- стихотворение Рудаки, направленное против панегирической поэзии. К концу X в. в результате крайнего обострения внутренних противоречий (народные движения против гнета феодальной знати и выступления феодалов против центральной власти) начинается закат, а затем и распад Саманидского государства: усиливается тенденция к феодальной раздробленности; не прекращаются междоусобицы.

Сложившаяся обстановка не благоприятствовала развитию таджикской литературы. И тем не менее конец X — начало XII в. — наиболее блестящий период в развитии классической литературы. Творческие силы, вырвавшиеся наружу после двухвекового отсутствия литературы на родном языке, вызванного халифатским завоеванием, были столь могучи и плодотворны, что оказывали живительное воздействие на поэзию еще по крайней мере полутора-двух последующих веков. По идейному богатству, но отражению правды жизни, по глубине и общественной значимости поднимаемых в литературе вопросов, по близости ее к народным поэтическим истокам этот период не имеет себе равных в средневековой истории таджикского народа. Для этого периода характерно также жанровое многообразие. Здесь и героический эпос, включающий драматический и лирический элементы, и замечательные рубаи Ибн Сины и Омара Хайяма, и возвышенные оды, и нежные газели Унсури, Фаррухи и Манучехри, и «тенцоны» (муназира) Асади, его же и Фахриддина Гургани поэмы, и философские и дидактические стихи Насира Хусроу. В этот период возникает и раннесуфийская поэзия.

Виднейшим выразителем этого периода является гениальный поэт Фирдоуси, в «Шахнаме» которого ясно видны две скрещивающиеся линии. Одна находит свое выражение в идеях, свойственных аристократической среде, например в восхвалениях Аллаха, в панегирическом посвящении поэмы султану, в последовательной защите легитимизма, в разделении эпопеи на пятьдесят частей соответственно пятидесяти царствованиям легендарных и исторических шахов (почему эпопея и называется — «Книга царей»). Вторая линия выражена в восторженном панегирике разуму, следующем сразу за риторическим восхвалением Аллаха; в поэтизировании народных преданий и легенд; в антиисламской направленности эпопеи; в сочувственном изображении вопреки официальной традиции народного восстания Маздака; в структуре поэмы, центральная часть (почти две трети) которой посвящена не царям (часто изображаемым довольно убогими), а популярным в народе богатырям Рустаму и Исфандияру, и, наконец, в завершении поэмы острой сатирой на правящего султана Махмуда (ему первоначально была посвящена эпопея). Побеждает в творчество Фирдоуси вторая линия. Основное и «Шахнаме» — это гуманистические идеи, выраженные в высокохудожественной форме: в образе простого человека из народа — легендарного кузнеца Каны, поднявшего восстание против царя-дракона Заххока (объявленного Фирдоуси арабским принцем!). Поэма резко противостоит мусульманским канонам; в ней нарисованы замечательные картины смелости, героизма и ума женщины, она содержит намеки на содружество людей разных племен и верований.

При всем различии передовых писателей того периода им свойственны некоторые общие черты: любовь ко всему родному, в частности языку, острая постановка этических вопросов, идея справедливого властителя, сочувствие трудящимся людям, вольнодумство и культ разума. Эти идеи и мотивы особенно явственно обнаруживаются в творчество Рудаки, Фирдоуси, Ибн Сины, Омара Хайяма и Насира Хусроу. Творчество последнего связано с бурным народным антифеодальным движением X в., проявившимся в так называемом карматстве (иначе — раннем исмаилизме). В своих философских трудах и во многих одических произведениях Насир оставался в плену религиозно-мистических представлений и средневековых предрассудков. Но сквозь религиозные тенета прорывается его страстный дух мужественного богоборца, неутомимого искателя правды и справедливости, мечтавшего об облегчении тяжелой доли труженика.

Этот период отмечен развитием эпической поэзии, особенно в XI в. Кроме «Шахнаме» Фирдоуси, «Гаршаспнома» Асади Туей, «Вис и Рамин» Фахриддина Гургани сохранилось еще более десятка больших и малых эпических произведений разной художественной ценности; все они созданы в XI—XV вв. В некоторых случаях известны их авторы: Усман Мухтари, Эраншах ибн Аби-л-Хайр. Отдельные поэмы приписывались Фирдоуси и апокрифически включены в «Шахнаме».

XII век в таджикской литературе можно охарактеризовать как «век крайностей»: с одной стороны, придворная поэзия безудержного панегиризма, с другой — мистическая поэзия созерцания и отчаяния. Поэзию этого периода можно также назвать «поэзией дворца и дервишской лачуги». Едва ли не самым ярким представителем «века крайностей» можно назвать поэта Анвари; первоначально он прославился как непревзойденный мастер касыды, а завершил свой поэтический путь резким памфлетом против придворной касыды. Господствовавшая в этот век «поэзия дворца» уже оторвалась от народных корней и вырождалась в безделушку. Среди изысканно панегирических виршей даже прославленных придворных поэтов (Муиззи, Сабир Тирмизи, Хасан Газнави, Ам’ак Бухори, Рашид Ватват, Захир Фарьяби и др.) лишь немногие стихи выдержали испытание временем. Даже сатиры поэтов этого направления превращались, по существу, в рифмованные пасквили друг на друга, в стихотворные забавы, часто весьма циничного свойства (например, многие сатиры и эпиграммы Сузани, Рашиди Самарканди). Однако у некоторых поэтов (Анвари, Сузани) все же встречаются мотивы, близкие народнопоэтическому творчеству. Второе направление — «поэзия лачуги» — и есть, по существу, раннесуфийская поэзия (Санаи, Аттар). Иногда она отражала страдания простых людей, но ее мистическая сущность уводила человека от реального мира, звала к пассивному созерцанию, в этом состоит ее слабость. При этом в «поэзии лачуги» не в пример дворцовой поэзии можно обнаружить подлинно народные сюжеты и образы. Вне этих двух направлений стоит творчество гениального азербайджанского поэта Низами Ганджави, выражавшее лучшие, передовые чаяния народа и оказавшее огромное влияние на многие поколения таджикских поэтов.

В XIII в. на Среднюю Азию обрушилось великое бедствие — нашествие орд Чингисхана. Творческая деятельность в старых литературных центрах ослабела. Многие одаренные поэты, творившие на фарси, были вынуждены жить вдали от родины, но оставались верны родному языку (Джалалиддин Руми в Малой Азии; Амир Хусроу — в Северной Индии; Камол Худжанди — в Азербайджане и др.).

Хотя суфийский характер поэзии свойствен большинству таджикских писателей средневековья (особенно начиная с XIII в.), однако огульная оценка всей литературы этого периода как суфийской не верна и не раскрывает ее существа. Вместе с тем философская окрашенность действительно была свойственна поэзии XIII—XIV вв., двух ее направлений – философско-дидактического, апеллировавшего преимущественно к рассудку, и философско-лирического, обращавшегося к чувству. Первое направление, преобладавшее в XIII в., выдвинуло таких поэтов, как Саади и Амир Хусроу. XIV век в Средней Азии был преисполнен всех ужасов монгольского гнета, вначале наследников Чингисхана, потом Тимура. Начиная с XIII в. народ поднимал восстания против монгольского ига (мятежи Махмуда Тараби в 1238 г., сарбадаров в 1365 г.). Литература долго не могла оправиться от удара, была исполнена лишь мотивов недовольства и душевного смятения. Подлинное же возмущение и протест проявились в литературе лишь в XIV в.; стихия народного возмущения выступала преимущественно в форме бунта личности. Для этого времени и характерна своеобразная поэзия протеста, намеком, иносказательно выраженного в лирике (газель) и более открыто – в сатире. Лирический жанр представляли Саади, Ибн Ямин, Хафиз и Камол Худжанди.

Сатирой прославился Убайд Закани. Не случайно их творчество, столь несходное по форме, перекликается по содержанию, по основным идеям, а часто и по стилистическим приемам и образности. В XV в. восстановилась литературная жизнь в Самарканде и Бухаре и высокого уровня достигла в Герате. В лучших сочинениях этого периода, особенно в произведениях Абдуррахмана Джами, вновь ярко расцвели традиции ранних веков классической поэзии. Однако в этот же период наблюдались следы эпигонства и распада художественной формы. К концу XV в. укрепилась давно сложившаяся взаимосвязь и взаимовлияние таджикской и узбекской литератур. Большую роль при этом сыграли творческие связи Джами и Навои. Росло число двуязычных авторов (узбеков, писавших на фарси, и таджиков, писавших на среднеазиатском тюрки). Перед своим угасанием классическая литература вновь как бы вспыхнула многоцветным пламенем, особенно в творчестве Джами, воскресившего всё творческое многообразие предшественников в своих великолепных касыдах, мелодичных газелях, нравоучительных маснави.

Художественная проза IX—XV вв. не была столь значительной, как поэзия. Ее составляли художественные сочинения эпического характера (многочисленные прозаические шахнаме и эпопея «Лбу Муслимнома»; дидактические сочинения «Калила и Димна», «Макомоти Хомиди», «Искандарнома», «Чавомеъ ул-хикоёт» Ауфи, «Гулистан» Саади и др.); географические, исторические и другие сочинения, содержащие художественные элементы.

Литература Таджикистана XVI—XVII вв.

Persia

В связи с усилением в XVI в. феодальной раздробленности, завершившимся переходом Хорасана под власть Ирана и ряда таджикских земель левобережья Аму-Дарьи под власть Афганистана, развитие таджикской литературы сосредоточилось в основном в Средней Азии. В этот период связи с Ираном были незначительны. Если в X—XV вв. можно говорить о многих писателях, равно относившихся к таджикской и персидской литературам, то с XVI в. эти литературы резко отделились друг от друга. Таджикская литература гораздо крепче была связана с мусульманской культурой Индии. Не случайно становится таким ощутимым влияние иидомусульманских поэтов (Урфи, Назим и др.) и «индийского» стиля, совпадающего с нарочитой усложненностью у таджикских поэтов (например, Шаукат из Бухары). Поэты и писатели XVI в. продолжали еще вначале традиции гератской литературной школы. Наиболее значительные из них: Бинои (ум. в 1512 г.), в творчестве которого сильны дидактические мотивы, поэт-лирик Хилоли (ум. в 1529 г.) и блестящий мемуарист Восифи (р. в 1485 г.), воссоздавший в своих мемуарах «Чудеса событий» («Бадоеъ ул-вакоеъ») яркую картину культурной жизни Хорасана и Средней Азии своего времени. Исторические условия затянувшегося средневековья, междоусобные войны ханов, экономическая отсталость, невыносимый политический гнет привели постепенно к резкому упадку письменной литературы, придворной и религиозно-мистической поэзии. Однако в поэзии проявляются острые социальные мотивы, носителями которых были «городские» поэты. Социальные мотивы встречаются уже в творчестве поэтов, вышедших из среды ремесленников, как, например, Мушфики (ок. 1538—1588), прославившийся в народе не столько своими стихами, сколько тем, что имя его стало нарицательным для героя народной сатиры (типа Молла Насреддина); Фитрат Зардуз Самарканди (р. 1657 — ум. нач. XVIII в.) — автор суфийско-романтической поэмы «Талиб ва Матлуб», главный герой которой — сын простой прачки. Но еще резче социальные мотивы выражены у наиболее выдающегося поэта этих двух веков — ткача Сайидо Насафи (ум. между 1707—1711 г.). Он прославлял ремесленный люд, слагая вдохновенные оды в честь пекаря, маляра; он же автор фабльо о животных и их споре — «Бахориёт», или «Хайвонотнома» («Весенние мотивы», или «Книга о животных»), из которого победителем выходит муравей, символизирующий трудящихся. Особое место занимает творчество индийской царевны поэтессы XVII в. Зебуннисо, дочери Аурангзеба, проникновенно писавшей о тяжкой доле женщины-мусульманки.

Литература Таджикистана XVIII—XIX вв.

lit 1

XVIII—XIX века характеризуются преобладающим влиянием в поэзии Бедиля («бедилизм»), а позднее преодолением его отрицательных сторон зародившимся течением просветительства. В стихах самого Бедиля (1644—1721), который жил и творил в Индии на фарси, прогрессивные идеи пробивались сквозь туманную оболочку поэтического стиля, однако «бедилизм» в том виде, в каком он насаждался в бухарском медресе, тормозил развитие литературы. Можно отметить два направления среди последователей Бедиля: одни воспринимали у него преимущественно идейное содержание и развивали мотивы протеста против деспотизма, религиозного ханжества и обмана; другие заимствовали только его форму, превращая поэзию в сплошную шараду.

В литературе первой половины XIX в. получило распространение вычурно-формалистическое направление. Но после присоединения Средней Азии к России под благотворным влиянием передовой русской культуры возникло в таджикской литературе просветительское течение. В конце века в разноголосый хор подражателей, эпигонов и придворных одописцев ворвался гневный голос просветителя Ахмада Дониша (1827— 1897). Садриддин Айни рисует облик первого поколения таджикских просветителей: их готовность идти наперекор господствующим реакционным взглядам, их страстное стремление к просвещению и свободе, их вооруженность сатирой. Но это была небольшая кучка людей, сосредоточенная почти исключительно в Бухаре и еще далекая от народа. Ахмад Дониш, которого Айни не без основания назвал «самой яркой звездой на темном небе Бухары», был энциклопедистом. Он презирал высшее духовенство и сановников, любил тех, кого в Бухаре не считали людьми, — простой народ. Бухарский эмир терпел поэта только потому, что вынужден был прибегать к его помощи (например, при направлении миссии в Петербург). Пребывание в Петербурге произвело на Ахмада неизгладимое впечатление и повлияло на его взгляды. Сравнивая Россию с Бухарой, он приходил в восторг от русской культуры, от русских городов; вместе с тем он не сумел распознать природы царского самодержавия, приняв Александра II за просвещенного монарха. Ахмад Дониш метался в поисках верного пути: то писал тайные листки о порядках в «благородной Бухаре», об алчности эмира, то обращался к астрологии, усматривая в сочетаниях светил некий вызов исламскому учению о божественном предопределении. Пропаганда русской культуры, изучение русского языка, утверждение необходимости коренной реформы социальной жизни Бухары являются ведущими темами произведения Дониша «Редчайшие происшествия» («Наводир ул-вакоеъ», 1875—1882). В сатирическом произведении «Краткой истории [мангитских] эмиров благородной Бухары» («Рисолаи тарчимаи холи амирони Бухорои шариф») Дониш, преодолевая реформистские иллюзии, пришел к выводу о неизбежности низвержения существующего строя. К просветительскому направлению примыкали поэты Савдо (1823— 1873), Шохин (1857—1894), Возех (1808—1894), поэт и составитель наиболее популярной из антологий поэтов XIX в. «Подарок друзьям» («Тухфат ул-ахбоб», 1871 г.) и др.

Литература Таджикистана начала XX в.

Sadriddin Ajni

В начале XX в. выступили писатели джадиды. Вследствие их идейных заблуждений им не удалось создать сколько-нибудь значительных произведений, а их деятельность не оказала сильного воздействия на развитие общественно-литературной жизни народа. Передовые писатели начала XX в., крупнейшим из которых был С. Айни (1878—1954), сохраняли традиции просветителей второй половины XIX в. Они звали народ к просвещению, к общественной активности, приобщению к русской культуре, выражали возмущение порядками эмирской Бухары, стремились помочь народу. Но в условиях нарастания революционного возмущения после революции 1905—1907 гг. этого было уже недостаточно. Но видя революционных путей избавления от гнета и насилия, некоторые из этих писателей (Хайрат, 1878—1902) впадали в отчаяние; другие (Тошходжа Асири, 1862—1916), искренне стремясь помочь народу, возлагали, однако, надежды лишь на новометодные школы. Все это придавало творчеству этих писателей ограниченный характер, ослабляло положительные стороны их творчества.